Женское белье 1950-х годов формировалось на пересечении технологических новаций и идеологии послевоенной конвенциональной женственности. Центральным стало конструирование фигуры «песочные часы»: узкая талия, приподнятая грудь, округлые бедра. Этого добивались с помощью корсетных изделий нового типа: «girdles», «longline bras», комбинаций. Бюстгальтер, особенно «bullet bra» с конусообразной формой чашек, становится ключевым инструментом моделирования тела и визуально поддерживает эстетику «New Look». Нижняя часть комплекта (girdles, panty-girdles, slips) сглаживала контуры под одеждой и фиксировала чулки, одновременно транслируя идеал «собранной», дисциплинированной женственности. Ночная одежда — ночные рубашки, пеньюары, комбинации из легких синтетических материалов — интегрируется в культуру «домашней элегантности»: реклама соединяет сексуализированную телесность с образом респектабельной домохозяйки.
Реклама нижнего белья в 1950-х
В 1950-е годы западный кинематограф формирует особый, во многом противоречивый режим демонстрации женской сексуальности. Его определяют два ключевых фактора: строгая цензура, прежде всего американский кодекс Хейса, и социальный запрос на восстановление послевоенного порядка, основанного на традиционных идеалах общества. В этих условиях сексуальность допускалась на экран лишь в тщательно регламентированных формах и в конкретных сюжетных контекстах.
Мерлин Монро в ночной сорочке для фильма «Мы не женаты!», 1951 г.
Кадр из фильма «Ниагара», 1953 г.
Кадр из фильма «Ниагара», 1953 г.
Фотографии Мерлин Монро к фильму «Ниагара», 1953 г.
Наиболее частым способом была «безопасная» сексуализация в пространстве комедии: образы наивной, игривой, но при этом подчеркнуто женственной героини, как у Мэрилин Монро, позволяли зрителю наслаждаться визуальной привлекательностью, не воспринимая ее как угрозу социальной норме. Комизм смягчал эротизм и превращал сексуальную фигуру в элемент массовой фантазии, лишенный реальности.
Фотография Мерлин Монро к фильму «Ниагара», 1953 г.
Фотография Мерлин Монро и платье из фильма к фильму «Ниагара», 1953 г.
Кадры к фильму «в джазе только девушки», 1959 г.
Кадр из фильма «Зуд седьмого года», 1955 г.
Обнаженная женщина в пространстве семейной спальни. Кадр из фильма «Кошка на раскаленной крыше», 1958 г.
Другим значимым пространством проявления телесности была супружеская спальня. Именно здесь цензура допускала ночные рубашки, комбинации и обнаженные плечи, поскольку эротизм оказывался «узаконенным» браком. Но и в этом контексте женское желание часто подавалось как проблемное или неудобное, раскрывающее напряжения внутри нормативной гендерной модели. Европейское кино середины десятилетия начинает осторожно расширять эти границы: французские и итальянские фильмы вводят более естественные, свободные образы женской телесности, зачастую усиливая дискуссию о морали и модернизации общества.
Кадр из фильма «Кошка на раскаленной крыше», 1958 г.
Кадр к фильму «Анна из Бруклина», 1958 г.
Кинематограф 1950-х годов демонстрирует сексуальность как структурированную систему кодов: эротизм разрешен, но строго контролируем. Женское тело может быть привлекательным, но оно должно оставаться либо комичным, либо вписанным в институт брака. Эта визуальная политика одновременно отражала социальные страхи эпохи и задавала культурные модели, предвосхищающие более радикальные изменения в представлениях о женской сексуальности в последующие десятилетия.
Кадры из фильма «В случае убийства набирайте М», 1954 г.
Кадры из фильма «В случае убийства набирайте М», 1954 г.
Кадры из фильма «Лицо в толпе», 1957 г.
